Дядя Петя, местный участковый, сидел в тени развесистого ясеня, прячась от ярких весенних лучей. Но назойливые солнечные стрелы то и дело находили дядю Петю и вонзались в его потное лицо.
Недовольно жмурясь, дядя Петя отмахивался дубинкой, натягивал фуражку на глаза и шарахался в сторону забора, где тень была погуще.
Дело в том, что участковый ужасно боялся веснушек.
Веснушек и неправильного людского мнения о своей работе в полиции.
Именно поэтому, он обращался к каждому прохожему и суетливо объяснял ситуацию из-под ветвей ясеня: «Если бы вы только знали, какая опасная работа в полиции, какая ответственная… кабы не веснушки моей бабушки, не сидел бы я сейчас здесь, в тени, и не рассказывал бы вам о своих днях, сопряженных с риском для жизни, а воров обезвреживал бы. Хотя моя бабушка мне всегда советовала беречь себя в первую очередь от преступников, ну, а потом уж — от солнца», — причмокивал он языком, сокрушаясь, «.. ведь моя бабушка была конопатой… да-да, вот такая беда с ней случилась. И эту нечисть прилепило к ней небесное светило!»
Прохожие сочувственно улыбались и торопились поскорее проскочить мимо ясеня.
Но дядя Петя, приподнявшись с травы, торопливо кричал им вслед, размахивая полицейской дубинкой: «А мама моя не была конопатой. Просто однажды она стала такой, когда приехала с юга, после отдыха! Веснушки у нее пошли не только по лицу, но и по спине, по плечам…» — все громче кричал дядя Петя, «… хуже всего, что эта конопатость осталась с ней навсегда! Вот поэтому мне и приходится постоянно прятаться в тени из опасения стать рябым!»
«А то что?» — не выдержала однажды соседка по огороду, бабушка Ифигения, сверкая глазами на то, как милиционер у всех на виду несет свою службу под деревом. «Рябому участковому меньше платят за его разговорчивость?»
«Да какой я разговорчивый?» — возмутился дядя Петя. «Это в старости один язык за все остальные органы без умолку вибрирует, а я… я еще совсем молодой для возрастного словоблудия! Мне вчера тридцать четыре исполнилось… но позавчера было всего лишь тридцать три годка! Тридцать три — это, конечно, лучше, чем тридцать четыре, но тридцать четыре, согласись, это не тридцать пять, не тридцать шесть и даже не тридцать семь?»
Дядя Петя замолчал на секунду.
«И пока я ещё не рябой!» — укоризненно посмотрел участковый на Ифигению. «А вот моя бабушка…»
«Рябой — это не горбатый и не хромой», — перебила участкового бабушка Евгения, подруга бабушки Ифигении, как всегда оказавшись поблизости. «… но полицейскому, все же, лучше быть немым, чем таким языкатым!»
Дядя Петя обиделся за «немого», но вида не подал и замолчал.
У него было железное правило: никогда и ни при каких обстоятельствах не ссориться с соседями, особенно с разными бабушками.
«Старухи бывают очень несправедливыми. Им ничего не стоит разрушить уважение окружающих к моей работе», — считал дядя Петя. «А Ифигения, к тому же, еще и ядовитая… это же надо так укусить меня за мои искренность и откровение? Да и Евгения не лучше».
Он недоброжелательно посмотрел на веснушчатый нос Ифигении и отвернулся, не желая более с ней более общаться.
«А что это за оружие у тебя такое?» — не унималась Ифигения на всю улицу, заметив в руках у дяди Пети дубинку.
Она подошла к лежащему на зеленой травке участковому и выбила носком своего «сникерса» главный атрибут из рук полицейского. «И кому, интересно, предназначается эта дубинка… не иначе, как учителям, или врачам! Других же преступников у нас не имеется?»
«Да-да…» — подтвердила подруга бабушки Ифигении — бабушка Евгения. «Ведь настоящие преступники опасны, они могут навредить жизни… от них надо держаться подальше! Другое дело — врач, или учитель».
Дядя Петя обиженно поджал губы.
«Да и кого такой дубинкой испугаешь!» — продолжала верещать Ифигения, не стесняясь заинтересовавшихся беседой других соседей, которые, начали подступать ближе к ясеню, прислушиваясь к беседе участкового с бабушками. «Преступника надо брать смелостью и отвагой, а не угрозами!»
«Вот именно! — поддержала подругу бабушка Евгения. «А у них, у защитников, вся смелость — вот где!»
Она подняла с травы резиновую дубинку и передала ее Ифигении: «Посмотри, Фигуша, какая она длинная и тяжелая… половики ею выколачивать — в самый раз!»
Но бабушка Ифигения уже потеряла интерес к беседе.
«Эй! А ну-ка, посторонись!» — почувствовав усталость от пустых разговоров, она бесцеремонно пнула участкового, разбросавшего на тропинке свои длинные ноги, и поторопилась уйти, прихватив с собой дубинку.
Бабушка Евгения, разгоряченная спором с полицейским, потопала следом за подругой.
А дядя Петя тут же принял решение в дальнейшем держаться подальше от таких людей, неблагодарных и любопытных, как бабушка Ифигения и бабушка Евгения, которые в грош не ставят санитаров порядка и нравственности.
«Ух, какие же они агрессивные», — думал про Ифигению и Евгению дядя Петя. «Опасные штучки… сегодня они дубинку полицейскую отобрали, а завтра, чего доброго, со спицами вязальными на меня набросятся!»
Дядя Петя нехотя приподнялся с травы и посмотрел вслед Ифигении, нахально размахивающей незаконно присвоенным атрибутом власти: «Мм-да… ну, ничего страшного… дубинку мою она минут через пять вернет, никуда не денется. Не то штраф за нападение на полицейского заработает… пусть свое место знает! А Евгения, если что, срок получит за оскорбление при исполнении… так-то!»
Приняв такое решение, он сразу успокоился и… задремал.
«Эй, дядь Петя!» — звонкий мальчишеский голосок не дал ему разоспаться под ясенем. «А где твой «кисилек»?»
Участковый встрепенулся.
Максимка, шестилетний внук Ифигении, стоял перед ним весь мурзатый, держа в руках самодельный матерчатый кисет.
«А зачем тебе мой кошелек?» — дядя Петя стряхнул с себя остатки сна и улыбнулся.
Он любил детей, и Максимка был ему приятен. «Ведь, я вижу, что у тебя в руках свой есть, а?»
«Я просто хочу посмотреть, сколько в твоем денег… «бабуська» сказала, что у тебя толстый «кисилек» от денег… я хочу, чтобы в моем было столько же».
Максимка тряхнул своим тощим кисетом: несколько монеток жалобно звякнули, развеселив дядю Петю.
«Аа-а-а, вот оно что…» — хохотнул дядя Петя. «В таком случае, тебе надо столько же много работать, сколько я работаю. Тогда и у тебя будет такой же толстый «кисилек»».
Он поднялся с травы и ласково потрепал мальчонку за чуб.
«А моя «бабуська» сказала, что много работать нельзя… от работы кони дохнут!»
«Ну, разве что кони…» — гордо поправил ремень участковый.
«А еще моя «бабуська» сказала, что ты, дядя Петя, от работы никогда не…»
«Что не… ?» — встрепенулся дядя Петя. «Это твоя бабушка сказала?»
«Да, она», — Максимка потоптался на месте. «… а ещё «бабуська» рассказала мне про небо».
«Про голубое небо?» — участковый восхищенно присвистнул и задрал голову вверх. Зажмурив глаза, он шумно вдохнул полной грудью, артистично раскинул руки и, наслаждаясь необъятной красотой пространства, замер…
«Не… не про голубое… а про то, которое ты, дядя Петя, каждый день коптишь».
Дядя Петя остолбенел.
«А еще моя «бабуська»…» — не унимался Максимка.
«Цыц!» — рявкнул, неожиданно, участковый. «Иди-ка домой, парень… ничего не хочу слушать про твою бабушку!»
«… моя «бабуська» твою полицейскую дубинку Бобику отдала! У него режутся зубки, и он ее грызет, вместо папиных ботинок!» — протараторил Максимка, отбегая, на всякий случай, в сторонку.
Услышав такое, дяде Пете нечем стало дышать. Он вознегодовал.
«Как не стыдно Ифигении так охаивать труд участкового… что за бесцеремонное поведение? Сначала она похитила мое оружие, обесценив его значение, а теперь еще и Максимку против меня настраивает… мол, дядя Петя не главный охранник, не начальник, не защитник… мол, он и не герой вовсе… как это понимать?» — возмущался дядя Петя, выбравшись из-под ясеня. «… и что, интересно, она имеет против зарплаты участкового, хотелось бы знать? Раз такие хорошие деньги платят нам за работу, значит, она важнее и нужнее любой другой работы!» — взывал дядя Петя к народу.
Откровения дяди Пети прохожих не интересовали: у каждого были свои собственные обиды и претензии к соседям. Да и небезопасное это дело — давать советы полицейскому!
«Мда-а… похоже, что всем все безразлично. Никому до меня дела нет?»
Дядя Петя махнул на всё рукой и твёрдым шагом направился к озеру.
Свисток выпрыгнул из кармана от быстрой ходьбы.
Дядя Петя согнулся, подобрал его и ускорил движение вперёд: «Бегу спасать себя от копоти!» — крикнул он Максимке, тащившемуся сзади. «… ведь говорят психологи, что надо кричать над водой, когда душа болит, а сердце плачет. Только с этим криком из недр души выплеснется в озеро вся боль и обида. А озеро — оно большое, весь негатив в себя вместит, хоть каждый день кричи в него! Здесь главное — кричать подольше и, желательно, почаще… придётся истратить все свои физические силы на этот самый спасительный крик, иссушить себя этим сокрушительным воплем и оглушить им весь мир!» — объяснял дядя Петя положение дел Максимке. «… вот тогда все станет на свои места… тогда, как говорят психологи, сердце перестанет кровоточить, а душа обретет полное равновесие!»
Участковый торопливо бежал к воде, время от времени наклоняясь, чтобы подобрать свисток, который то и дело вываливался из кармана… а затем свернул с дороги и бросился к озеру через густой валежник, стремясь сократить путь к избавлению от душевных ран, нанесенных злыми соседками.
—
«Мало сейчас лирических песен… ох, как мало», — жаловалась бабушка Ифигения подруге. «А мне так хочется новых песен про любовь с красивой мелодией, таких, от которых мороз по коже и душа расцветает… которые петь хочется снова и снова!»
«Да-да», — подтвердила бабушка Евгения. «Раньше хоть радио воспитывало вкус к хорошей музыке. Я помню, всегда слушала полонез Огинского и сороковую симфонию Моцарта… это частенько звучало в концертах по заявкам».
«Да, помню», — вздохнула подруга, «… но зато сегодня любители хорошей музыки всегда могут в интернете послушать любимую композицию. Не надо ждать концерта по заявкам. И это намного лучше, нежели радио, или телевидение!»
«Это точно. От телевизора толку нет: сплошная реклама! Я его никогда и не смотрю».
«А вкус надо воспитывать», — шмыгнула носом бабушка Ифигения. «А то получается, что имели — не сохранили. И, главное, никто не плачет, потеряв накопленные годами ценности?»
«Сегодня другие ценности, Фигуня. Зачем думать, что такое «правильно» и такое «красиво»? Теперь все правильно и все красиво! Теперешняя молодежь все больше о внешней красоте, да о свободе беспокоится. Все поголовно хотят делать то, что взбредет в голову, и говорить все, что вздумается… никто о приличиях и порядочности не заикается. И кому, спрашивается, нужна такая свобода? Да и не свобода это, на самом деле, а анархия…»
Подруги каждый вечер приходили на озеро, чтобы подышать свежим воздухом, половить рыбку, да посетовать на жизнь за неспешными разговорами.
Сегодняшний вечер не был исключением.
Максимка, как всегда, плескался у берега с широким спасательным кругом, а бабушки-подружки, бывшие школьные наставницы, забыв про удочки, обсуждали современные нравы, политику и события прошедшего дня.
«Геня-Геня, у тебя клюет… скорее подсекай!» — встрепенулась вдруг Ифигения, заметив движение поплавка у подруги.
Бабушка Евгения схватилась за удочку, но тут же выпустила ее из рук: её оглушил дикий вопль, невесть откуда взявшийся.
Этот душераздирающий истошный крик, заполнив все свободное пространство, поверг её в состояние крайнего ужаса, лишив способности соображать и действовать.
«А-а-аку-у-лы-ы беззубые-е-е-е!!!» — вопил кто-то исступленно, не жалея себя. «Е-е-е-ежи-и-хи лысы-ы-е-е-е!»
С перекошенным лицом и немым вопросом в глазах Евгения медленно повернулась к подруге.
Но та и не думала терять под ногами почву.
«Максимка, а ну-ка, выходи из воды!» — крикнула Ифигения внуку. «Слышишь? Немедленно уходим домой! Уже поздно!»
«Ка-а-ана-аль-и-и!» — оглушительный срывающийся визг не прекращался ни на минуту.
«Неблагода-а-арные-е-е… невоспитанные-е-е!»
«Евгения… что ты сидишь с отсутствующим взглядом? Уходим! Быстро собирайся!» — скомандовала Ифигения. «Возможно, это маньяк в кустах орёт!»
«Да-да… уже темнеет… пора бросать кости», — пробормотала бабушка Евгения трясущимися губами.
«Не-а», — ответил Максимка из воды. «Еще рано спать… просто вы боитесь дядю Петю».
«Ну, при чем здесь участковый?» — взвилась Ифигения, активно сматывая удочки. «Он ведь мой бывший ученик? Толку от него, конечно, нет, но и вредить он тоже никому не станет… тихий троечник».
«Петька здесь ни при чём», — подтвердила бабушка Евгения. «Лично мне он до фиолетового… это не мой ученик».
Ифигения строго посмотрела на подругу, едва сдерживаясь…
«Довели-и-и меня стару-у-ухи конопатые-е… старухи рябы-ы-ые-е-е!»
«Это дядя Петя кричит», — сообщил Максимка, активно плескаясь в воде. «Он каждый день так кричит… от копоти избавляется».
«От какой такой копоти… как это понимать?»
«Всё ясно!» — вскочила вдруг бабушка Евгения. «Нам здесь нечего делать… нас здесь, похоже, оскорбляют. Быстро намазываем тапки!»
—
«Спасите! Помогите… падаю!!!» — крик неожиданно стал отрывистым и испуганным.
Раздался громкий всплеск, а потом все стихло.
Бабушки, посмотрев друг на друга, швырнули удочки и, что есть силы, рванули вдоль берега на голос, сметая полчища виноградных улиток по пути.
Максимка быстро выскочил из воды со спасательным кругом и весело понесся следом.
Продираясь сквозь густой терновник, Ифигения прибежала на крик первая и сразу увидела участкового.
«Что случилось?» — задыхаясь от быстрого бега, спросила она, хотя всё и так было ясно.
Дядя Петя сидел в озере, уцепившись за полусгнившую корягу.
Из воды торчала одна голова.
Увидев Ифигению, он затрепетал и что-то просипел, но бабушка Ифигения ничего не разобрала. Тогда он попытался махнуть ей рукой, но, сделав неосторожное движение, едва не кульнулся на глубину.
«Осторожно! Здесь три метра под водой, я знаю это место!» — громовым голосом крикнула бабушка Евгения из кустов. «… у нас есть широкий спасательный круг… сейчас мы тебе поможем!»
Но Ифигения не стала ждать, пока подруга с внуком проберутся через кустарник.
Она вытащила из-за пояса полицейскую дубинку и, уцепившись рукой за молоденький дубок, протянула дубинку участковому.
Тот, не раздумывая, мигом ухватился за второй конец.
А тут еще и Евгения подоспела.
Вдвоем бабушки, охая и ахая, вытащили дубинку из воды, вместе с дядей Петей.
«Дядь Петя…» — подскочил к ним Максимка. «Дядь Петя, а ты уже избавился от копоти?»
Но дяде Пете было не до разговоров. Окружённый заботой и вниманием, спасённый участковый сидел на пеньке и послушно пил валерьянку, которая всегда была в запасе у бывшей учительницы младших классов, бабушки Евгении.
Максимка потоптался-потоптался на месте… а потом решил не терять времени и окунуться, пока бабушки-подружки вели душеспасительную беседу с участковым.
Он взобрался на высокую кочку и плюхнулся в озеро… как раз на то самое место, где только что едва не утонул дядя Петя.
«Дядь Петя… дядь Петя, а тут твёрдое дно!» — закричал он радостно через минуту, игриво прыгая.
—
Медленным шагом бабушки повели влажного полицейского к своей рыбацкой стоянке.
Бабушка Ифигения помогла бывшему ученику снять мокрую одежду и набросила на него вязаную кофту, а бабушка Евгения открыла большой термос и налила дядя Пете горячего чаю.
Участковый был тронут таким вниманием.
Горячий чай его согрел, успокоил, и дяде Пете захотелось пооткровенничать.
«А ведь плавать я так и не научился… хотя с детства об этом мечтал», — признался он, оправдываясь. «Да я бы научился, но моя бабушка…»
«Знаем-знаем», — перебила его Евгения. «… твоя бабушка во всём виновата!»
«А вот моя мама…»
«И с этим всё понятно…» — Ифигения протянула полицейскому его дубинку. «Вот, возвращаю тебе твоё оружие. Будем считать, что оно нам сегодня пригодилось. Забирай!»
Дядя Петя смотрел на свою обгрызенную дубинку и не торопился до неё дотрагиваться.
«Да-да, дубинка пригодилась», — подтвердила бабушка Евгения. «Никогда нельзя предугадать, где какая глубина и кто кого спасёт в следующую минуту, полицейский нас, или мы полицейского?»
«Йи-и-ихх!» — завизжала вдруг Ифигения, хлопнув себя по коленкам: «Ой, не могу… как вспомню твои стеклянные глаза, Петя, когда ты в озере торчал, так сразу смех грудь распирает!»
Бабушка Евгения тоже хихикнула разок один-другой, поддержав подругу.
Но дяде Пете смеяться не хотелось.
Он выплеснул остатки чая на траву и набычился.
«Ага-а-а… типа, вы меня спасли… а то, выходит, сам бы я из воды не выбрался?» — просипел дядя Петя больным голосом, распаляясь всё больше и больше. «Ну, уж нет… придётся мне вам доказать обратное!»
Он вскочил с пенька, сорвал с себя Ифигенину кофту, а затем ринулся к большой кривой березё, что с наклоном росла возле берега.
«Смотрите и завидуйте!» — каркнул дядя Петя, взобравшись по корявому стволу повыше.
Выпрямившись во весь рост, он принялся трясти плечами и кистями рук, разрабатывая их перед прыжком. Затем, несколько раз повернул шею вправо-влево, отвёл назад лопатки, поводил глазами вверх-вниз, вверх-вниз…
Ну, а поскольку торопиться было некуда, решил размять колени и немного поприседать.
Одного-единственного приседания оказалось достаточно.
Острый сухой сучок, дождавшись своего звёздного часа, с силой впился ему в зад, подтолкнув к незамедлительным действиям.
Дядя Петя подскочил вверх, как ошпаренный.
Не успели бабушки опомниться, как участковый молча рухнул в воду.
«Осторожно!» — закричала Евгения громовым голосом, «… здесь три метра под водой, я точно знаю это место!»
«Ну, что ты такое говоришь, Евгения, ты опять перепутала», — осадила подругу бабушка Ифигения. «Глубокое место было там, откуда мы пришли?»
«Да нет же… я никогда ничего не путаю!» — не согласилась Евгения с подругой. «Просто там, на том месте, откуда мы пришли, на самом деле, не было глубокого места… здесь глубокое место!»
«Евгения, тебе надо побольше стихов наизусть заучивать, чтобы память окончательно не потерять!» — вспылила бабушка Ифигения. «Кроссворды разгадывай, или за изучения языка возьмись, пока не поздно!»
«Можно подумать, что твоя память лучше», — ехидно пропела бабушка Евгения, «… и вообще, что ты этим хочешь сказать… на что намекаешь, подруга?»
Дядя Петя, клокоча и булькая, трепыхался озере.
Ноги и руки его активно дёргались, но это не помогало. Голова дяди Пети то и дело уходила под воду, время от времени показываясь над поверхностью.
Максимка какое-то время смотрел на дядю Петю, потом на спорящих бабушек… опять на дядю Петю… снова на дядю Петю… всё время на дядю Петю?
«Дядь Петя!!!»
Быстро схватив свой спасательный круг, он со всех ног бросился к корявой берёзе. С опаской оглянувшись на бабушек, Максимка вскарабкался по наклонному стволу и бросил круг в воду: «Дядь Петя… лови-и-и!»
—
«Евгения, мы с тобой в одинаковом возрасте… и мы должны понимать друг друга с полуслова! Я не хотела тебя обидеть», — уговаривала подругу бабушка Ифигения.
«А я и не обижаюсь», — вытирала слёзы Евгения, «Но можно было как-то помягче сказать… а то сразу, мол, памяти нет, мол, работай над памятью… признайся честно, что ты хотела этим сказать?»
«Евгения, не начинай сначала… а то я буду думать, что ты опять уже всё забыла, о чём я тебе только что сказала!» — рявкнула Ифигения.
«Что значит «опять»? На возраст, что ли, намекаешь? Так знай: я старше тебя всего лишь на год!»
«Хорошо…» — вздохнула Ифигения. «Начнём всё с самого начала. Итак, где было глубокое место, Женя… там, откуда мы пришли, или здесь, возле берёзы?»
«Там, на том месте, откуда мы пришли, на самом деле, не было глубокого места… здесь глубокое место!»
«Тогда почему ты кричала про глубокое место там, откуда мы пришли???»
—
«Доказал я тебе, Максимка, свою смелость, или не доказал?» — спросил довольный дядя Петя, выползая из озера и отряхиваясь от воды.
Он подтолкнул спасательный круг по направлению к своему спасителю и глубоко вздохнул.
«Ага-а…» — Максимка равнодушно качнул круг, и он покатился колесом вдоль берега. «Сто-ой!» — крикнул Максимка кругу и бросился следом за ним, забыв про дядю Петю.
А дядя Петя подошёл к своей одежде, вытащил из мокрых брюк ремень, нацепил его повыше трусов и, подняв с травы полицейскую дубинку, лёгкой пружинящей походкой направился к бабушкам-наставницам.
Теперь они уже обе рыдали, не в силах разрешить затянувшийся спор.
«Ну, как, бабульки… доказал я вам свою смелость и отвагу, или не доказал?» — спросил бодро у бабушек дядя Петя. «Доказал ли я вам свою готовность ловить преступников, как вы этого хотели, или не доказал, а?»
Бабушка Евгения даже не шелохнулась, угрюмо глядя в одну точку перед собой.
Ифигения отвернулась и утёрла кулаком горькую слезу.
«Вот за что я вам, учителям, благодарен…» — широко улыбнулся дядя Петя.
Он наклонился и успокаивающе похлопал дубинкой по плечу бабушку Ифигению. «Вот за эту непримиримость в споре, за это настырное стремление везде доказывать свою правоту, или неправоту… неважно… я благодарен вам за эту прекрасную науку — идти напролом наперекор всему, невзирая на лица!» — дядя Петя выпрямился и гордо подтянул ремень. «Горжусь собой!»
Ифигения вздрогнула…
Евгения, вскинув насмешливый взгляд на участкового в трусах, хотела что-то сказать, да передумала.
«Кабы не вы… да не моя бабушка, не быть мне таким успешным полицейским… точно не быть!»